Азовская альтернатива - Страница 14

«Надо расспросить его сейчас, всё равно болячки ему спать не дадут. Вот поговорим, может… тьфу! Виднее будет, что дальше делать. Без всяких может, не может!».

* * *

«Не верь, не бойся, не проси» — эта вычитанная давным-давно фраза служила Аркадию, как он думал, девизом для построения жизни. Хотя, призадумайся он над своими поступками, то обнаружил бы досадное от фразы отступление. Не верить-то, он давно никому не верил. Просить, действительно сильно не любил. А вот на счёт боязни… Мало быть храбрым физически, не бояться идущего на тебя отморозка с ножом, или компашки пьяных юнцов ночью в парке. Надо ещё не бояться жить. А с этим у него были некоторые проблемы. Испытав в юности несколько болезненных предательств, он, с тех пор, боялся верить. Поэтому к своим тридцати с гаком, у него не было ни настоящих друзей, при множестве добрых приятелей, ни семьи, хотя на невнимание женщин к своей персоне, пожаловаться не мог.

Новая глава в его жизни началась также крайне неприятно. Дело, даже, не в татарах. Их он, как всякий нормальный русский, считал врагами, соответственно, враждебные действия по отношению к себе, естественными. Отбился, пусть с чужой помощью, ну и ладно. Но гипнотическая, или там, колдовская, чёрт их, колдунов, разберёшь, атака на своего, без малейшего (в чём Аркадий заблуждался) повода… Такой поступок новоявленного спутника, пусть и спасшего его задницу, Аркадий, воспринял как предательство. И обиделся на него всерьёз.

Не случайно появилась в народе пословица: «На обиженных воду возят». По-детски острая обида полностью блокировала способность к мышлению. Без того весьма скромную, из-за событий прошедшего дня. А надо ведь было, продумать линию поведения по отношению к этому самому колдуну, его сотоварищам, колдуны (о! характерниками их называли) на Запорожье, вроде бы, имели свою организацию. Надо с ним же, (а с кем ещё?) определиться, что говорить остальным казакам. Что — старшине. В свете грядущих событий, надо будет прикинуть, для начала одному, потом вдвоём, что делать дальше.

Температура в степи, днём вполне комфортная, падала. Зато внутренняя температура у попаданца поползла вверх. Сказались раны и треволнения. Его стало морозить, чем дальше, тем сильнее. Подрожав немного, он преодолел свои лень и страх перед движениями, непременно отдающимися болью, полез в сумку. С помощью фонарика нашёл там старые, растянутые и линялые трикотажные штаны, байковую рубашку в пятнах машинного масла и поддел их. Для чего пришлось снимать рубаху и шаровары, шипя и матюгаясь в полголоса. Поверх рубах натянул джинсовку, бронежилет и полушубок. В придачу, накрылся лошадиной попоной, насквозь провонявшей конским потом. Однако, и такая серьёзная, для весны упаковка, помогла далеко не сразу. Видимо температура скакнула всерьёз. И рассчитывать на медицину XXI века не приходилось.

На мучения Аркадия сверху смотрели звёзды. Яркие, многочисленные звёзды ночного южного неба. Несравненно более многочисленные и яркие, чем появляющиеся в небосводе задымленных мегаполисов. Попаданец на них внимания не обращал. Не до них ему сейчас было. Как и не до восхищения необыкновенно чистым, живительным воздухом, невозможным для степи в индустриальной Украине.

Невдалеке раздалось дикое ржание, здорово смахивающее на вопль от боли. Аркадий неосторожно, позабыв о болячках дёрнулся и, в который раз, зашипел от боли.

— Не боись, это мой Чёрт кобыл уму-разуму учит. Показывает им, кто в табуне хозяин.

— А он их не покалечит? Уж очень сильно кобыла кричала.

— Не-е. Потреплет немного, это да. А калечить, зачем? Они ведь не в бою встретились. Теперь он их своими считает.

Боль не унималась и Аркадий, преодолевая нелюбовь к попрошайничеству, да ещё у неприятного ему человека, попросил болеутоляющего.

Казак (точно колдун, в смысле, характерник) показал свою продвинутость, сразу поняв, что у него просят. Но отказал.

— Давно сам бы предложил, да вот беда, с собой у меня нужного зелья только на один раз. А нам завтра, кровь из носу, дальше ехать надо, к своим. Без снимающего боль зелья ты ехать не сможешь.

Как ни хотелось Аркадию избавиться от мучившей его боли, с аргументами собеседника он был вынужден согласиться. Действительно, какой завтра из него ездок, без болеутоляющего?

Ясное дело, что поспать при таком обороте ему не удастся. Чтоб не мучиться от боли, не имея даже возможности подумать, он предложил Ивану поговорить. И тот охотно откликнулся.

В ответ на вопросы Ивана, начал рассказывать, что помнил. А помнил немало. Разговор получился трудным. Очень тяжело было удержаться на одной теме. В результате, от вопросов для уточнения, неожиданно для обоих, разговор стал перескакивать то на скорости транспорта двадцать первого века, то важность авиаударов при штурмах укрепрайонов, то, не смейтесь, на женские моды. Заодно обсудили и женский вопрос. Быстро сошлись на мнении, что, независимо от века, все бабы — стервы. Хорошо, что на Запорожье их нет. Да совсем без них тоже не обойтись, против природы не попрёшь.

Поначалу сильно мешала языковая проблема. Но: «Терпение и труд — всё перетрут». Постепенно они начали всё лучше и лучше понимать друг друга. Иван запоминал некоторые словечки из будущего, но, прежде всего, перестраивался под язык предков Аркадий. Он был рад возможности отвлечься от чрезвычайно неприятных ощущений, так донимавших его перед этим. Беседа делала боль куда менее сильной, а порой, к сожалению, ненадолго, о ней забывалось совсем.

На первых порах Аркадий рассказывал, а Иван слушал, то и дело, задавая уточняющие вопросы. Как-то так получилось, что поначалу обсуждались грядущие события на Украине и в России (за исключением отвлечений). Кстати, Иван был неприятно удивлён этим названием и расколом единого русского народа, к которому он себя причислял. Выслушав об первом президенте Грушевском и измышленных им, по заказу врагов русского народа, австрияков, укров, он искренне пожалел, что нет у него возможности добраться до этого пана. Мол, он, Иван, с удовольствием побеседовал бы с ним. И не один день. Аркадий вспомнил, как выглядит Иван, и решил, что будь у него самого такая возможность, он с энтузиазмом способствовал бы этой встрече, но на «беседах» предпочёл бы не присутствовать. Запах горелой человеческой кожи и вид вынимаемых из живого человека кишок — удовольствие на любителя. Известием же, что во времена Аркадия в казаки рядятся и униаты, Иван был просто шокирован.