Азовская альтернатива - Страница 39

Заныли новые ушибы и старые раны, острая боль пронзила всё тело от вывихнутого при сдирании перстня среднего пальца правой руки. Пилип осознал, наконец, что чуда спасения его из лап взбесившихся казаков не будет, тоскливо завыл. Настолько громко, что был услышан всеми в шумной толпе. Но никакой жалости казаки, жаждавшие казнить как можно более позорно своего недавнего командира, не испытали. Ещё веселее и радостнее закричали, залихватски засвистели, энергичнее поволокли мешок с казнимым. Пилипу показалось, что тащили его нарочно по кочкам, не забывая награждать пинками.

Наконец-то это сумасшествие прекратилось. Но, не от наполнения казацких душ добротой или милосердием. Они подняли мешок с кочек, раскачали его, и бросили. Несколько мгновений, пока мешок летел, Пилип надеялся, что в последний момент они передумали и бросили мешок на песок. Пошутили. Пусть по дурацки, что с быдла возьмёшь, но передумали казнить своего гетмана. Однако, мешок плюхнулся в холодную воду и быстро, почти мгновенно, дерюга от воды не защищала, вода вытеснила из него воздух. Пилип стал захлёбываться и… проснулся. Весь в поту, с бьющимся со страшной силой сердцем и напрочь пересохшими горлом и ртом.

Хотел выпить воды, но передумал. Понял, что вода успокоиться не поможет, нужно что-нибудь покрепче. Встал с походного ложа, зажёг, не с первого раза, руки от кошмара тряслись, свечу. В её неярком свете Пилипу стало немного легче. Откинул крышку своего походного винного погребца, сундучка с разрисованными стенками. Потянул оттуда за горлышко начатую бутылку, одновременно, подняв свечу высматривая чарку. Наконец обнаружил её под своей же кроватью. Грузно, будто старик, сел на ложе поставил подсвечник на ларец у изголовья, уже было намерился щедро плеснуть, когда обратил внимание, что достал из сундучка бутылку с «иезуитским» вином. Отбросил её как ядовитую змею, от чего бутылка, ударившись о сундучок, где до этого хранилась, разбилась, и её драгоценное содержимое вылилось на ковёр, устилавший землю в шатре.

«Господи! Да что ж это такое! Чуть сам себя не убил. Боженька, за что ж ты, всеблагий и милосердный меня наказываешь?»

Ох, мало походило реальное бытие в должности наказного гетмана на прежние грёзы Пилипа. Совсем, если честно говорить, не было похоже. В который раз он начал сетовать по этому поводу про себя. А ведь какие грандиозные усилия он приложил к получению заветной булавы, сколько денег на угощение казаков, подкуп старшин потратил. А уж как он радовался, что удалось, в самый последний момент опередить уже потянувшегося к булаве старого врага, Васюринского! Тогда он прикидывал, удастся ли отправить характерника в ад (где ему и место!) до прибытия в Черкасск, или придётся отложить это приятное дело на путь от Дона до Персии.

«Господи, ты, Боже мой, каким я наивным мечтателем был. Да чтоб его в ад загнать полк святых во главе с кем-то из апостолов нужен. Или, лучше, архангелов. Пусть не архистратигом Михаилом, а, например, Гавриилом. Иначе, при такой-то поддержке нечистой силы, он скорее меня с этого света сживёт. Семь покушений и ни одной раны. Зато из покушавшихся при мне никого не осталось. Все сгинули. Если не во время покушения, то, как Юзеф, позже. Иисусе сладчайший, помоги своему верному рабу! Пошли смерть этому колдуну проклятому, сковородка в аду для которого, наверное, давным-давно перекалилась. Инвентаря для пыток, конечно, у чертей хватает, но он же твоему делу на Земле мешает!»

Всё в этом походе, где Пилип впервые был главным, пошло наперекосяк. Казаки, избравшие гетманом его, Пилипа, слушались с куда большей охотой проклятого колдуна. И было понятно, прикажи гетман казнить характерника, большинство запорожцев этому воспротивится. Скорее они своего наказного гетмана по навету знаменитого куренного повесят. Или, не дай Бог, в Днепр в мешке бросят.

От этой мысли у него по коже побежали мурашки, будто холодная днепровская вода уже сомкнулась над его головой. Пилип встал и достал из погребка бутылку токайского, отсёк её горлышко ударом сабли и вылил прямо себе в горло сразу половину содержимого. Облив при этом лицо и одежду, и не почувствовав ни изысканного аромата, ни великолепного букета дорогого вина. Не оказало вино на него и пьянящего, успокаивающего действия. Взвинченные нервы требовали чего-то более серьёзного, чем лёгкое вино, а должность гетмана употреблять одурманивающее в походе не позволяла. Тяжела не только шапка Мономаха, но и гетманская булава.

Успокоиться Пилип смог только к утру, да и то, чисто внешне. Сменил одежду, негоже гетману в залитой вином ходить, казаки не поймут. Это только простым казакам пить вино в неумеренных количествах позволялось. Да и то, сугубо в мирной обстановке. За пьянку в походе могли и казнить. Старшине же и в мирное время злоупотреблять спиртным было негоже и предосудительно, напиваться они имели возможность нечасто.

«Да чего это я так всполошился? Подумаешь, кошмарный сон несколько ночей подряд приснился. Кто сказал, что сон вещий? С Божьей помощью и не такие трудности преодолеть можно. Кстати, Днепр от нас теперь далеко и с каждым днём будет отдаляться всё дальше».

* * *

Иван добрался до Черкасска к ночи того же дня, когда днём в него прибыл табор запорожцев. Удивившись про себя такой медлительности товарищей, оставил прояснение этой странности на потом. Сначала стоило поспешить к Татарину, что бы объясниться лично. Не было причин сомневаться, что друзья-характерники уже рассказали о причинах, вызвавших такой массовый приезд их и сечевой старшины на Дон. Однако, по обычаям, да и по старой их с Михаилом дружбе, первым делом он отправился к атаману Татаринову сам.