К тому времени два запорожских табора, общей численностью чуть более четырёх тысяч человек, вышли на Дон. Но и на помощь татарам нашлось кого послать. Пополнение в этом году, из-за бесчинств карателей Вишневецкого, Потоцкого, Конецпольского и прочей вельможной сволочи, было как никогда большим. Хмельницкий быстро сформировал отряд более чем в пять тысяч человек и двинулся на помощь крымскому хану.
Почти опустевшую Сечь захватил гетман реестровых казаков, назначенный из Варшавы Кононович. Впрочем, ничего ценного он не обнаружил. Хранившиеся там пушки и порох были забраны для довооружения вышедших из Сечи таборов, деньги надёжно спрятаны в плавнях. А вскоре последовательный сторонник подчинения Польше во всём обнаружил, что без непокорных Варшаве неслухов, его положение не улучшается, а стремительно ухудшается. Конецпольский стал обращаться с ним всё более и более нагло и неприкрыто хамски. Это почувствовали и многие из его сторонников, потихоньку ставшие роптать на польские притеснения. Пользуясь случаем, паны и подпанки грабили не только православные монастыри и беззащитных хлопов, но и поместья казацкой старшины. Взывания к Конецпольскому и самому королю Владиславу помогали как мёртвому припарки. Даже если бы они захотели помочь верной им казацкой старшине, то не смогли бы. Речь Посполита уверенно погружалась в хаос.
Собираясь отправиться вместе с донским табором на завоевание Темрюка, Аркадий и Иван поприсутствовали на закладке двух судов. Одного усовершенствованного по предложениям Аркадия струга и большого, относительно, конечно, торгового судна. С двумя мачтами, палубой, трюмом. Насколько понял попаданец, на передней мачте должен был быть латинский парус, на второй, более высокой, три прямых. Как это называет в европейской классификации, он не знал.
Уставший от монотонной, надоедливой работы по сборке ракет, взбунтовался Срачкороб. Сидеть на одном месте и богатеть потихоньку, ему было не скучно даже, а непереносимо тоскливо. Неуёмная его натура требовала приключений. Посоветовавшись, попаданец и Васюринский предложили подобрать для сборки кого-нибудь из пленников, освобождённых с галер. Не все оставшиеся на Дону из них рвались в казаки. Васюринский присмотрелся к нескольким и выбрал для дела Осипа Глухого. Потерявший при набеге татар всю семью, оглохший от побоев на каторге, он, тем не менее, не жаждал проливать кровь, пусть вражескую. Крепкий, основательный мужик был на сборке более уместен, чем Срачкороб. В оплату за труд Осип получал часть Срачкоробовой доли.
К счастью попаданца, Мазила и Крутыхвист покидать нарождающуюся военную промышленность Дона не рвались. Продолжали свой труд на страх врагам.
Разработки угольных копей зависли из-за отсутствия рабочих рук. Казачьи руки так, даже в шутку, называть не стоило, а не казачье население на Дону присутствовало в мизерных пропорциях. От малочисленности проживавшего там населения. Совет атаманов постановил, что для этого будут использованы пленные черкесы. До получения приличного выкупа за них. Вот пускай, и отрабатывают свои людоловские грехи.
4* — Объективности ради надо отметить, что ГОСТЕЙ мусульмане встречали не с меньшим, если не с большим гостеприимством. Просто для казачки они были врагами, а значит, носителями всех и всяческих пороков.
Часть II
Колесо вильнуло
Майские интерлюдии.
Знакомый кабинет, разве что освещённый поярче, не смотря на то, что окна его выходят на север. Что, впрочем, не удивительно. Полдень конца мая в Риме не самое тёмное время суток. Кабинет мало изменился, прибавились на стенах картина, писанная маслом и рисунок, чёрным по белому, сделанный характерными, «летящими» штрихами. Вопреки безусловной принадлежности помещения клирику высокого ранга, и картина и рисунок совсем не на религиозную тему, а обнажённая женская натура.
Молодой кардинал смотрится… грозно. Лицо серьёзно, как приговор еретику, брови насуплены, губы сжаты. Кажется, встанет сейчас и объявит о передаче стоящего перед ним клирика в простой рясе францисканца властям города для соответствующей процедуры, аутодафе. Кстати, не случайно такое впечатление могло бы сложиться у отсутствующих в кабинете наблюдателей. Приходилось-таки одному из младших Барберини возглавлять святейшие трибуналы, имеет он опыт и самых решительных приговоров.
Однако его собеседник не выглядит испуганным, хотя и всячески подчёркивает своё подчинённое положение. Имей он возможность, сказал бы он… много чего смиренный брат Пётр, мог бы сказать и показать надушенному щенку. Но, к сожалению, не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. Ох, не всегда…
— И как мне понимать блистательный провал твоего плана? Мне сообщили, что казаки не стали ввязываться в бои с отрядами магнатов. Сбежали от них самым трусливым и постыдным образом. А бунтующее быдло для тяжёлой конницы не соперник. По моим сведениям, панцирные гусары уже концентрируются возле Кракова, чтоб потом ударить через Саксонию на север. Где обещанная тобой задержка?
— Непредвиденное обстоятельство, монсеньор. Излишняя старательность местного иезуита, чтоб ему… — брат Пётр быстро перекрестил свой рот, из которого чуть было, не вырвалось ругательство.
— И кто же у нас перестарался? Думаю, не ты, потому как от твоей деятельности несёт не старательностью, а пренебрежением своим долгом.
— Перестарался глава местной конгрегации иезуитов. Я узнал, что от него пришёл рапорт об устранении настроенного против святой католической церкви гетмана казаков. Ума не приложу, как он до гетмана мог добраться. Новый же гетман, решил, что столкновение с поляками для его войска невыгодно и увёл его в Крым, на помощь восставшему против султана хану. Вряд ли его можно обвинить в трусости, он опытный воин и просто осторожнее предшественника.