Азовская альтернатива - Страница 72

К оглавлению

72

Михаил кивнул. Об огромных ежегодных потерях он знал хорошо. Как и о немалых расходах на охрану засечных линий.

— Да, пожалуй, что, сбережём немало, если набегов больших не будет.

— А не будет ли урона какого нам от… — государь повертел двумя пальцами в воздухе, ища нужное слово, — от сообщества с известными разбойниками? Те же черкасы и наши земли неоднократно разоряли.

— Да какой же здесь урон? Мы ж не за разбой в чужих землях платить будем, а на помощь в защите своих потратимся. По-моему, великий государь, никакого урона здесь нет.

— Пожалуй… и нету. Вон в Европах, государи разбойников нанимают, урона чести не боятся. Хорошо, будь по-твоему. А что ещё слышно оттуда? Мне тут говорили, что на Дону появился какой-то Москаль-чародей, как бы с нечистой силой не связанный. Что ты слышал?

— И я про него слышал, великий государь, как не слышать. Да среди казаков и черкас столько самых что ни на есть поганых людишек собралось, разбойников и душегубов, что одним поганцем больше, одним меньше, положение от этого не меняется. Поганое там место, поганые людишки. А против тебя великий государь, и против твоих подданных, казаки и черкасы сейчас не злоумышляют. Не до того им. Чай с самим турецким султаном воюют. И не православному люду разных чертей бояться.

— Это ты правильно сказал, святая православная церковь нас защитит! Эй, Юрка, налей мне сладенького, красного, о! — улыбнулся царь, — у них там чародей с чертями связанный, а у нас, так целый чертёнок. Пойдёшь, Юрка с чёртовыми знакомцами воевать?

— С кем великий государь прикажет, с тем и пойду! Только прикажи!

— Ишь, разорался. Когда надо будет, тогда и прикажу. А пока, наливай вино мне, да и вон, боярина Бориса не обнеси, у него чарка уже тоже пуста.

Дела сердечные
Стамбул, Топкана, … хиджры (дату уточнить)

Случилось это совсем недавно… или очень давно. Время — штука относительная, то бежит как газель, то тянется как черепаха. Расул был среди встречавших новое пополнение гарема. Дело привычное, молодые девчонки, красавицы, других в султанский гарем не возят, испуганные и растерянные. ОНА привлекла его внимание какой-то особенной беззащитностью и хрупкостью. Показалась совсем ребёнком, хотя, разумеется, на отсутствие красоты пожаловаться не могла. Видимо и он чем-то её привлёк, потому что испуганно оглядываясь, она вцепилась в рукав именно его халата.

Он тогда попытался успокоить её, но ОНА, к сожалению, не знала османской речи. Бормотала, тоненькая, светленькая, голубоглазая, на своём родном языке что-то. И тогда он вдруг узнал некоторые слова. Видимо она попала в Стамбул из тех же мест, что и он сам.

«О Аллах! Почему же в этом мире всё устроено так несправедливо? Почему мы встретились здесь, я изуродованный и негодный для любви, она обречённая быть одной из сотен наложниц, большая часть которых ни разу не удостаиваются ласки султана? Почему мы не встретились у себя на родине, чтоб любить друг друга по настоящему?!»

— Аааа!.. Шайтанов вылупок этот Хусейн! Вечно из-за него не высыпаюсь. Слушай, Расул, чего-то ты сегодня не такой.

— А какой?

— Ээээ… не знаю какой, но не такой!

— А какой я должен быть?

На посту воцарилось молчание, но не тишина. Мехмед думал, озвучивая непривычное для него дело громким сопением.

«Щайтан проклятый! Надо быть поосторожнее, иначе могу не только сам сгореть, но и ЕЁ подвести. А зорких глаз и подлых душонок в гареме много. Каждая вторая — змеюка, остальные — паучихи ядовитые. Только она, ласточка…»

— Ты сегодня ко мне не цепляешься! — наконец смог свою претензию Мехмед. — И… задумчивый… какой-то.

— А тебе, бедняжке, так хочется, чтоб тебя кто-то обругал?

Никогда не отличавшийся сообразительностью товарищ опять погрузился в тяжёлые раздумья.

«Если этот тугодум заметил неладное, то дело плохо. Уж что-что, а делать выводы из самых невинных поступков в гареме есть кому. Самые страшные для неосторожных, выводы. Смертельные. Неужели мы были неосторожны? Тогда…»

— Нет, мне, чтоб меня ругали, не хочется. Не люблю я этого, когда меня ругают. Особенно, начальство. Но, всё равно, что-то тут не то.

— А что?

«Ну, теперь он застрянет, как обожравшийся ишак в узкой щели. Однако дело плохо. Значит нельзя мне сегодня к тому коридору, где моё солнышко меня ждать будет, даже близко подходить. Обязательно кто-нибудь сторожить будет, чтоб донести. А ОНА ведь меня ждать будет! О Аллах, почему же ты допустил эту несправедливость!? Почему…»

— Не сбивай меня. Раз ты меня не ругаешь, значит, о чём-то думаешь. О чём? Почему не говоришь?

«Ага. Так я тебе и признался, подписав приговор и себе и, что в тысячу раз важнее, ЕЙ. Казнить её, наверное, не казнят, но наказать могут жестоко. Уж что-то, а навыдумывать о НЕЙ разных ужасов эти гаремные змеюки смогут. Им ведь нечего делать, как строить друг против друга козни».

— Знаешь ли Мехмед, не каждую мысль стоит высказывать вслух. Ты согласен?

— Ээээ… ну… да! Конечно. Согласен.

— Тогда зачем спрашиваешь?

«Решено. Никуда сегодня я не иду. Точнее иду в спальню и заваливаюсь дрыхнуть, спал ведь в последнее время совсем ничего. НО ОНА ЖЕ БУДЕТ ЖДАТЬ!!! Да и какой там сон, если не смогу увидеть ЕЁ! Аллах, милостивый и милосердный, вразуми, что мне делать! Не задумываясь, отдал бы за неё жизнь, пусть бы всё оставшееся время мне пришлось мучиться в аду с самоубийцами…»

— Ээээ… ты меня опять сбил!

— Куда?

«ОНА ведь так здесь страдает, бедняжечка. Если не приду, не успокою, страдать будет ещё больше. Плохо ей, очень плохо, горлинке трепетной. АЛЛАХ, что же делать!»

72