Немного придя в себя, князья и старшины, в заметно уменьшившемся числе и с некоторыми заменами в составе, решили, что проклятые бандиты отбились только из-за односторонности атаки. Решено было во второй раз атаковать подлого врага со всех сторон. Вяканье Гирея, что лучше отступить и напасть в другом месте, было дружно отвергнуто, с намёками о недостаточной храбрости некоторых… Абдул Азиз, действительно, к телегам казацким не рвался, но не из трусости, а из точного знания судьбы любого всадника, вздумавшего атаковать табор верхом.
Вторая атака табора была ещё более эффектна, но далеко не так продолжительна. И потеряли атаковавшие на сей раз, не около тысячи воинов, а всего пару сотен. Только после этого, вновь уменьшившиеся в числе и частично сменившиеся князья и старшины прислушались хоть к одному совету Гирея, обстрелять табор издали из луков. Татарин прекрасно знал, что толку от такого обстрела будет мало, но надеялся, что возобновлять безумные атаки табора в конном строю после обстрела не станут.
Окружив табор кольцом, метров на сто пятьдесят от его внешних границ, черкесы принялись активно опорожнять свои колчаны. Казаки, привыкшие укрываться от татарских обстрелов, серьёзного урона не понесли. Разве что, потеряли несколько десятков лошадей. При этом убив десятка два врагов и ссадив на землю втрое большее их количество из винтовок, имевшихся у немалого числа ветеранов.
Не рыцарское это дело, перестреливаться издали с быдлом. Особенно, если быдло стреляет явно эффективнее. А рыцарь, он и в Черкессии — рыцарь. Со всем вытекающим из этого звания.
Третья атака, с одновременным, с сёдел, обстрелом табора, была самой опасной. В разных местах черкесам удалось опрокинуть три телеги, ещё в нескольких случаях они к этому были близки. Их не смутил опять интенсивнейший артиллерийский и ружейный огонь, гибель сотен своих соратников. Спасли казаков дробовики, выкашивавшие подобравшихся вплотную целыми кучами и гранаты, прибережённые как раз на третий штурм.
Потеряв ещё около тысячи воинов черкесы попытались побыстрее разорвать дистанцию, уйти от убийственного огня дробовиков и гранат. Именно в этот момент телеги были раздвинуты и в спину отступавшим ударили сотни всадников. Начать отступление легко, а вот остановиться, когда тебе в спину дышит враг — невероятно тяжело. И не при черкесской дисциплине это возможно. Отступление превратилось в паническое бегство, остервеневшие казаки рубили бегущих на протяжении нескольких вёрст, выкосив ещё с тысячу всадников и навсегда отучив черкесов атаковать казацкие таборы.
Самое уязвимое место у удирающего всадника в кольчуге и шлеме — шея. По ней многие и били, настигнув врага. Некоторым, и не раз, удавалось вражескую голову срубить. Так что немалое количество безголовых всадников объявилось в этот день, застрянув ногами в стременах. Да не было там Майн-Рида, чтоб описать такое зрелище.
Поэтому, когда гонцы с вестью, что флот на Тамань в этот раз не пойдёт, прибыли в табор казаков, которые должны были атаковать город с суши, те, в это время сочиняли цидулу, что идти на Тамань не могут, так как расстреляли почти весь боезапас. Впрочем, на малые трофеи жаловаться не приходилось. Сотни прекрасных коней в дорогой упряжи и тысячи хороших клинков и кольчуг, чем не знатная добыча? А Тамань, дружно решили все, никуда со своего места не убежит.
Путь домой, в Азов (Аркадий и не заметил, как стал называть трофейное жилище домом), отнял более четырёх суток. Учитывая, что Чёрное море, существенно более обширное, казаки на стругах и чайках проскакивали в срок менее двух суток, небыстрой получилась дорога через Азовское море. Тому было несколько причин.
Сначала приходили в себя после боя. Пусть он был относительно скоротечным и сверхуспешным, рисковать жизнью в нём довелось очень многим. Сравнительно небольшие потери лёгко могли увеличиться, если бы сотням раненных не была оказана помощь. Пока все раны не были перевязаны или зашиты, обречённые конечности отрезаны, переволновавшиеся молодыки успокоены, ни о каком движении, куда бы то ни было, не могло быть и речи.
Огромный трофейный флот радовал пиратские души. Но у старшины, и, прежде всего атаманов, немедленно возникла головная боль в связи с необходимостью перетасовки экипажей, на казацких ещё до сражения галерах и без того не спаянных. Необходимо было срочно, немедленно, сформировать временные команды для семидесяти двух галер. В новые экипажи автоматически включались вырученные из плена казаки и стрельцы, но они среди галерников были в незначительном меньшинстве. Пришлось на каждую из галер пересаживать несколько десятков казаков со стругов или других казацких кораблей. Выяснение, откуда, сколько и куда переводить заняло весь световой день. К ночи Иван и Аркадий не могли даже матюгаться, сипели будто сильно простудили глотки. Естественно, после всего случившегося, никуда ночью не поплыли, благо ветерок возник слабенький, а глубины были незначительные, заякориться труда не составляло.
Аркадий заснул мгновенно и намертво. Не доставали его в эту ночь даже ставшие навязчиво повторяемыми, сексуальные сны. Однако хорошо поспать этой ночью, ему было не суждено. И сосем не по причине наличия в постели излишне горячей женщины. Не было на эскадре ни одной женщины. Ну, а пользоваться либерализмом на Дону в отношении однополой любви, ему и голову не приходило из-за сугубой гетеросексуальности. Поспать ему не дал бунт на одной из галер.